Лебединский непритворно вздохнул, и продолжил:

— Так вот, полученных и продолжающих поступать средств мне хватило на безбедную жизнь, пусть и без купеческих безумств или княжеского шика, но смог купить дома и в Могилёве, и в Москве, и в Питере, имеется что оставить в наследство и при этом зарплата профессора — не то, что держит меня на работе, лишение её пройдёт для меня безболезненно. Вот и считайте сами, настолько или не настолько…

Мои золотые грёзы прервал голос деда:

«Вот, мотай на ус, и Рысюхе потом перемотать поможешь: полста песен за полтора-два десятка лет, то есть, около трёх песен в год. А не каждые две недели новую!»

«Так что, на этот год только одна осталась⁈»

«Я сказал, „в среднем“. На самом деле, большинство авторов, если они же и исполнители, выпускают песни так называемыми альбомами, от пяти-шести до двенадцати или чуть больше песен в каждом, но делают это раз в два-три года».

Профессор терпеливо переждал мой внутренний диалог, после чего продолжил:

— Теперь насчёт «Незнакомой звезды»…

— «Надежда». Песня называется «Надежда».

— Пусть так. С её записью, наверное, придётся немного обождать.

— Знаете, профессор, а может, её вообще не стоит записывать?

— Записывать в том виде, в каком вы слышали её в прошлый раз? — Лебединский расхохотался. — Право слово, трудно было не заметить, как вас перекашивало и внутренне трясло от моих романсовых экспериментов! Уж простите мне это хулиганство, жертвой его планировались не вы! Но, надо сказать, я даже удивился, что вы сумели промолчать, хоть недовольство можно было из воздуха ложкой черпать и на хлеб намазывать!

Я опять начал краснеть, а профессор, продолжая хихикать, сказал:

— В этом одна из причин задержки, хочется сделать качественную инструментальную раскладку. Ну, и две пластинки подряд по одной песне публика примет с недовольством. Кстати, как у вас со временем? Поработаем над аранжировкой — или, может быть, у вас есть что-то ещё?

«Рысюха требует песню про рысь. Но я таких не знаю, или не помню. Но согласна на кошек в целом».

«Может, „Люди и кошки“, как думаешь?»

«Вроде бы там ничего такого нет страшного… У вас же домино и шашки есть? Игры такие настольные?»

«Есть, конечно».

— Я узнаю эту задумчивость! У вас точно что-то есть!

— Есть, но… Песня необычная. Во-первых, структура: там нет как таковых куплетов и припева, просто три четырёхстишия, которые повторяются после длительного проигрыша. Во-вторых, стиль. Песня довольно быстрая, для неё хорошо подойдут тот же саксофон, труба, контрабас, на котором играть только щипками, пара гитар. Можно ещё и фортепьяно, конечно…

— То есть — что-то джазовое? Жанр, конечно, не назвать академическим, но я с ним немного знаком. Если так, то это действительно будет молодёжно.

— Ну, тогда слушайте.

Кошки не похожи на людей,

Кошки — это кошки.

Люди носят шляпы и пальто —

Кошки часто ходят без одёжки[2].

Во время проигрышей я старался голосом имитировать то саксофон, то контрабас, то просто вокализ — получалось с переменным успехом.

— Как вы понимаете, все эти мои дикие звуки очень слабо передают задумку, но уж как могу. Между повторами текста мне видится свободная импровизация на заданную мелодию силами или саксофониста, или гитариста — или даже баяниста, если угодно!

— Баян — не знаю, аккордеон тут может и войти в ансамбль. И — да, вещь получается заводная, очень молодёжная и также очень джазовая. И, раз так… Вы не будете против, если я буду использовать эту композицию как учебный материал?

— В каком смысле⁈

— Третий курс, курсовая работа — будут делать разные варианты оркестровки и аранжировки, возможно с попыткой поменять стиль. Разумеется, их варианты в запись не пойдут, останутся максимум для студенческих концертов.

— Если считаете, что композиция того стоит, и если это принесёт пользу — почему бы и нет?

— Отлично! И спасибо вам большое за отзывчивость. Кстати, наиболее интересные варианты можно будет на нашем ансамбле обкатать. Думаю, где-то через месяц уже можно будет пригласить вас на репетицию — познакомить исполнителей с автором.

— Ой, да какой из меня автор — соавтор разве что. Тут ещё работы непочатый край!

— Початый, Юра, ещё как початый! Осталась, считай, доводка и шлифовка, а это просто ремесло, ничего большего. Вот создать основу для этой самой доводки — это уже акт творения, пусть и в малом, так что — не прибедняйтесь.

После ещё нескольких минут обмена любезностями, что становилось уже дежурным действом в нашем с профессором общении, мы ещё обсудили перспективы использования «Кошек», а затем перешли к работе над «Надеждой». Правда, я предупредил профессора о новых правилах прохода на изнанку в моей академии, и он завёл будильник, так как мы, увлёкшись работой, за временем следить забывали. Спохватившись, заодно передал профессору данные своего мобилета для оперативной связи, если оба будем на лицевой стороне мира.

Механизм не подвёл, я спокойно добрался до общежития без четверти восемь и ещё несколько минут пообщался с Надеждой Петровной, рассказав её, что работа над новой песней в самом разгаре, и что эта песня ей обязательно понравится. На том и отправился к себе.

[1] Случай, которому автор лично был свидетелем в детстве.

[2] Текст — Уильям Джей Смит в переводе Бориса Заходера, музыка — Евгений Хавтан. Наиболее известное исполнение — группа «Браво» с Жанной Агузаровой.

Глава 16

Занятия потянулись своим чередом, времени на личные дела оставалось всё меньше и меньше.

Я за первую неделю дважды выходил на лицо, чтобы позвонить бабушке и один раз — чтобы отправить бандероль с фотографиями с награждения и копиями наградных документов. Также поговорил и с управляющим, которого заранее через бабулю попросил быть в определённое время у аппарата. К сожалению, связь получалась односторонняя: с домашнего телефона позвонить на карманный было невозможно, или телефонистка в Смолевичах не знала, как это сделать. В любом случае, для разговора требовалось выйти на лицевую сторону мира, так что большую часть времени дорогущий аппарат лежал мёртвым грузом. Нет, я, конечно, взял контакты у тех студентов своей группы, кто имел подобное устройство, но смысла звонить пока не было, поскольку большую часть времени находились если не в прямой видимости друг от друга, то на таком расстоянии, что быстрее дойти, чем дозвониться. Ну, или, как дед сказал, пользование мобилетом просто ещё не вошло у нас в привычку.

При разговоре с управляющим я сделал ему заказ на спиртное на адрес могилёвской лаборатории, где добавил несколько позиций для себя — заказывать на свой адрес в общежитии счёл слишком большой наглостью, да и бабуля бы не одобрила. В лаборатории, кстати, я также побывал — вызвали по телефону через администрацию на срочный анализ. Точнее, анализов было два: сперва спешный, следователь аж приплясывал под дверью лаборатории, качественный, на наличие определённых веществ, а потом, когда заказчик убежал с черновиком отчёта — уже и количественный. Опять пришлось старательно не думать о происхождении образцов, но на этот раз, слава Рысюхе и огромное спасибо её же, фантомный вкус почти не ощущался.

Пока оформлял с двумя Светами черновики документов, пока относил их Мефодьевне, пока подписывал чистовые варианты первой экспертизы, которые нужны были «вот прямо сейчас» время незаметно перевалило за девять часов вечера. Однако Премудрый Пескарь заранее озаботился официальным документом на бланке Корпуса, который объяснял моё нарушение режима соображениями государственной необходимости. Кстати, Мефодьевна за срочную работу во внеурочное время потребовала с меня «ещё один свежий анекдот», явно ожидая чего-то такого же, на грани приличий, как и предыдущий. Дед подсказал историю про извиняющегося извозчика[1], Мефодьевна немного хохотнула — и всё. Но вот когда она нашла в черновике ошибку и я, исправляя её, машинально брякнул: